Если немец, допустим, попробует перевести на родной язык русское «В булочной он купил батон», у него получится: «В булочной он купил палку». Англичанину придется лишь гадать: а что же куплено в булочной — полицейская дубинка, дирижерская палочка, или эстафетная, а может, жезл? Но почему тогда у русских такие вещи продаются в булочных?
Французские языковеды задались вопросом: «Какие изменения претерпевает текст после перевода его на другие языки?» А задавшись вопросом, провели эксперимент. Они усадили за круглый стол четырнадцать лучших переводчиков различных национальностей. Каждый знал язык соседа справа. И вот началось. Первый — немец — пустил по кругу фразу «Искусство пивоварения так же старо, как история человечества». Сосед — уже испанец — перевел предложение на свой родной язык и передал запись следующему… Когда текст обошел всех переводчиков и вернулся к немцу, тому ничего не осталось, как беспомощно развести руками. Предложенный им в начале опыта афоризм выглядел после вмешательства переводчиков так: «С давних времен пиво является одним из любимейших напитков человечества».
Подобный полушуточный-полусерьезный эксперимент был проведен, а затем и описан «Неделей». Интересен он тем, что позволяет проследить, как неуклонно, от языка к языку, на всех этапах перевода, меняется текст — в согласии со строем и традициями каждого языка и… вкусами переводчиков.
К участию в эксперименте, как о том поведала «Неделя», были привлечены профессиональные переводчики, преподаватели и студенты ряда высших учебных заведений Москвы.
Каждый из приглашенных, превосходно зная два смежных языка, должен был принять от своего коллеги текст и, переложив его на другой язык, передать следующему. Участники этой затеи были точными и добросовестными как в приеме, так и в передаче переводимого текста.
За исходный был взят отрывок из произведения Н. В. Гоголя «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Нйкифоровичем».
Фраза как фраза, которой великий русский писатель охарактеризовал персонаж повести Агафью Федосеевну:
"Она сплетничала и ела вареные бураки по утрам и отлично хорошо ругалась — и при всех этих разнообразных занятиях лицо ее ни на минуту не изменяло своего выражения, что обыкновенно могут показывать одни только женщины."
Переводчики, получив текст, приступили к работе.
Если в английском варианте мало что изменилось, то уже в немецком сдержанное слово сплетничала превратилось в выразительное трепалась, а лицо — оно оставалось совсем без выражения, так, как это умеет каждая женщина.
Следующим звеном в этой цепочке оказался японский язык. Присущая ему изысканность побудила специалиста заменить эмоциональное трепалась более нейтральным болтала, а энергичное ругалась мягким злословила.
В арабском языке гоголевский персонаж уже не просто «болтал», но «болтал языком», и не просто «злословил», а стал, конечно, «извергать страшные проклятия».
Принявший эстафету француз заключил первый этап лингвистического опыта так: Она имела привычку чесать языком, когда ела свекольный бульон; из ее рта вылетал поток отборных словечек, и все это без малейшего выражения на лице. Так поступают все женщины.
Хотя вариант этого фрагмента уже значительно разнился от оригинала, злоключения перевода по-настоящему только начинались.
Пройдя через индонезийский язык, в котором личные местоимения он и она обозначаются одним и тем же словом, затем через голландский и турецкий, фраза трансформировалась так; В то время как женщина, поедая жидкое свекольное варево, отпускала ругательства, мужчина занимался болтовней. Они делали это, не выказывая своих чувств, кап принято у женщин.
На испанском ничего не изменилось, разве что вместо слова отпускала употребили выбрасывала. С испанского на язык йоруба переводил житель Судана: он отнесся к делу творчески, переиначив конкретное варево из свеклы на общее варево из плодов земли, а общее занимался болтовней на конкретное хвастал своими мнимыми подвигами.
Следующий переводчик, владеющий языком йоруба, вернул текст к английскому языку, привнеся свои лексические поправки. К плодам земли он сделал уточнение — фрукты, выбрасывала ругательства скорректировал как выбрасывала нехорошие штуки, выражение хвастал своими мнимыми подвигами передал английской идиомой бил в литавры.
Новое прочтение гоголевского отрывка было в дальнейшем переведено с английского на язык африканского племени бамбара, с него опять на французский, где штуки преобразились в вещи, и после этого на итальянский: Она пила компот и выбрасывала из дома ненужные вещи, а он бил в тамтам, выражая почти женский восторг.
Причины такой трансформации очевидны. Жидкое варево из фруктов, конечно, компот! Бил в литавры совсем не обязательно понимать только в переносном смысле. А где литавры, там и тамтам!
Развитие нового направления мыслей происходило абсолютно логично. На чешском ненужные вещи были переведены проще — старье, под влиянием тамтамов дом уменьшился до хижины, а женский восторг заменило краткое и исчерпывающее восторженно. Норвежец решительно исправил чешский вариант: не восторженно, а радостно. Швед внес стилистическую стройность деепричастным оборотом: Выпив компот, она… и т. д.
И вот наступила заключительная фаза эксперимента — сопоставление отрывка с языком оригинала. Теперь, после добросовестных усилий двух десятков переводчиков, пройдя через традиции, законы, характер и особенности различных языков, гоголевская фраза трансформировалась в нелепые до смешного строки.
Выпив компот, она выбросила из хижины старье, а он радостно забил в тамтам.
Цепочка замкнулась. Сработал механизм «испорченного телефона».
Из тридцати четырех слов оригинала к финишу пришло только одно: личное местоимение она, ну, а процент правильно переведенной мысли был сведен дружным коллективом переводчиков к нулю. Единственно, что утешает — так это то, что переводческий эксперимент был проведен не при жизни Николая Васильевича Гоголя.
Кто возьмется подсчитать, сколько допущено переводчиками «ляпов», вольных или невольных, из-за неосторожного, неумелого обращения со словом?
Появился на свет белый носорог — жертва неверного перевода с голландского языка на английский; на самом же деле он — широкогубый носорог.
Анекдотические метаморфозы претерпело название известной оперы «Немая из Портичи». По-французски немая — muette («мюэт»). И вот читаем текст: «Из Мюти попурри делает, пиано добивается не рукою, а педалью», в котором имя нарицательное немая превратилось под пером переводчика в имя личное, Как такое случилось? Очень даже просто. Переводчик пропустил кавычки, и из muette получил какого-то «Мюти». Сей несчастный мужского рода субъект (чем не мифический подпоручик Киже?) фигурирует и в именном указателе. Зато «для равновесия» композитор Марчелло был заключен в кавычки и выдан читателю как название произведения.
Слабое знание языка собеседника всегда приводит к недоразумениям, иногда потешным, иногда влекущим за собой неприятные последствия.
Некогда в русском посольстве во Франции случился скандал. Когда окончился прием, швейцар, подавая манто жене высокопоставленного дипломата, любезно произнес: «Ваш салоп!» Дама неожиданно для привратника впала в истерику. Это уже потом с улыбкой вспоминали инцидент, а тогда пришлось приносить извинения, уверяя, что портье и в мыслях не держал назвать мадам грязной коровой.
А. М. Горький вспоминал свою встречу с Августом Бебелем в Берлине: «Обедали мы в просторной, уютной квартире, где клетки с канарейками были изящно прикрыты вышитыми салфетками и на спинках кресел тоже были пришпилены вышитые салфеточки, чтобы сидящие не пачкали затылками чехлов. Все вокруг было очень солидно, прочно, все кушали торжественно и торжественно говорили друг другу:
— Мальцейт.
Слово это было незнакомо мне, но я знал, что французское «маль» по-русски значит — плохо, немецкое «цейт» — время, вышло: «плохое время».
Но если французское mal — «зло, беда, дурной, лихой» и т. п., то немецкое Mahl — «еда, обед», и Mahlzeit (возникшее из эллиптического словосочетания gesegnete Mahlzeit) имеет смысл вполне благопристойного привет-ствиц — «На доброе здоровье», «Приятного аппетита».
Его нередко произносят при встрече, и тогда «Мальцейт» — это «Здравствуйте!», а при расставании — «Прощайте!»
Великий писатель, подтрунивая над собой, показал, как порою протекает процесс неверного осмысления иноязычных слов. Но не до юмора было, уверен, тем немецким солдатам, которые, слыша наше морское «Полундра!», понимали его как «Фаль унтер!» («Падай вниз, бросай!») — бросали оружие и сдавались в плен. А между тем, словцо это — русская переделка английского слова со значением «падать вниз».
Подобные сюрпризы поджидают людей (не удивляйтесь) и внутри единой языковой семьи.
Англия и Соединенные Штаты считаются странами английского языка. Но вот Чарльз Диккенс останавливается в американской гостинице. На вопрос, не желает ли он пообедать немедленно, постоялец, помедлив, отвечает, что он предпочел бы пообедать там, где находится.. Вопрос озадачил англичанина, ответ — американца. Они не поняли друг друга. И потому только, что вместо слоиа иммидетли — «немедленно, тотчас же, сразу» спрашивающий употребил словосочетание райт эвей, имеющее то же значение, но возникшее в Америке, и в Англии в ту пору еще неизвестное.
Когда речь идет о бензине как горючем для заправки автомашин, англичане употребляют слово петрол, американцы — газолин, но чаще усеченное — газ. Ряд подобных тонкостей не учли лучшие немецкие военные знатоки английского языка. И этот пробел в знании американизмов во многом предрешил провал тщательно разработанного гитлеровской ставкой плана диверсии под кодовым названием «Операция „Гриф“.
Осенью 1944 года Гитлер поручил подполковнику войск СС Скорцени уничтожить верховного главнокомандующего союзными войсками Эйзенхауэра. Такая акция преследовала цель внести смятение в стратегические планы «армии вторжения» и тем самым облегчить подготавливаемое немцами наступление в Арденнах.
Скорцени сколотил бригаду из трех тысяч офицеров и солдат, бегло говорящих по-английски. Диверсанты, помимо специальной тренировки, совершенствовали английское и американское произношение, приучались жевать резинку и не вынимать руки из карманов даже при встрече со старшими до званию… Диверсионные отряды, вройдя выучку, приступили к осуществлению плана. Банды Скорцени начали просачиваться через Арденнский фронт.
Вскоре служба контрразведки союзников узнала о готовящейся «операции», и приняла меры к ее срыву. Были, в частности, составлены хитроумные тесты, на которые смог бы ответить только «настоящий американец»: «Кто такой „Черный Бомбардир“?» (ответ: «Боксер Джо Луис»), «Кто такой „Голос“?» (ответ: «Певец Фрэнк Синатра»)… Если допрашиваемый одолевал серию контрольных вопросов, ему предлагали произнести слово Wreath (венок, гирлянда): сочетание wr и th не в состоянии правильно произнести даже весьма искушенный в английском языке немец.
Под арест угодило много англичан. Но была задержана и часть немецких диверсантов.
Одна из групп была разоблачена из-за «пустячного» языкового промаха. Этот случай упоминается в статье С. Вестона и Б. Лагерстрема «Операция „Гриф“, опубликованной в шведской прессе и помещенной затем в еженедельнике „За рубежом“. 13 декабря 1944 года у американской военной бензозаправочной станции на опушке Арденнского леса затормозил „джип“. В нем сидело четверо в американской форме.
— Petrol, please, — сказал шофер подошедшему к «джипу» молодому парню в американской форме.
Американец привычным движением взял шланг, но вдруг насторожился. Подозрительно оглядев пассажиров, он подал знак двум стоявшим поблизости военным полисменам.
Водитель «джипа», заметив это, дал полный газ. «Джип» помчался по обледенелой дороге. И вдруг с ходу, не успев затормозить, врезался во встречную автоколонну.
— Эти типы — немцы! — сказал американский солдат подошедшему полисмену. — Он попросил «petrol» и сказал «please». Наши парни говорят просто: газ.
…Перефразируя известную поговорку, можно сказать: «Что каламбуристам здорово, то переводчикам смерть». Для «почтовых лошадей просвещения», как назвал Пушкин переводчиков, многозначность и омонимичность слов — это те ямы и колдобины, что не всегда минуешь без потерь.
«Любезнейший, ты не в своей тарелке», — замечает Фамусов Чацкому (А. С. Грибоедов. «Горе от ума»). И Чацкий вполне понимает собеседника.
Чушь, абракадабра? При чем тут тарелка? И как французам пришло в голову выдумывать бессмыслицу, а русским ее переводить? Не возникают ли у вас подобные вопросы?
А вы подумайте-ка вот о чем: наше слово ключ по-французски будет либо la clef (отмычка), либо la source (родник). Представьте француза, который вздумал бы выразить на своем языке русскую поговорку ключ замка сильнее, что означает «каждую тайну можно открыть».
Он берет словарь и видит: ключ — la source. И переводит: «родник сильнее замка». Ерунда? Точно. «Но ведь это русское иносказание», — может подумать незадачливый переводчик, тут все возможно. И глядишь, обосновалась бы во Франции русская поговорка, которой у нас никогда не было.
Подобное случилось и с «тарелкой». Есть французская поговорка, которую буквально можно перевести: «не в своей обычной тарелке» или: «не в своем обычном положении». Потому что слово I'assiette у французов имеет два значения: «тарелка» и «положение». Перепутав однажды смысл французского слова, мы при переводе на русский вместо положение написали тарелка.
Конечно, если бы не замешалось тут чужеземное иносказание, никакого бы недоразумения не возникло; никто не скажет: «Ешь из мелкого положения» или «Какая затруднительная тарелка». А раз здесь иносказание — все может быть. И нечего поэтому удивляться, что пошло гулять по Руси нелепое выражение.
Давно ли заметили эту нескладеху-поговорку? Давно. На этот промах безвестного переводчика указал еще А. С. Пушкин, блестящий знаток французского. Но такова уж сила привычки в языке: прошло двести лет, а мы все еще говорим: «Ты не в своей тарелке» — в смысле: «Ты не в себе», «Странное у тебя состояние».
Я написал «двести лет», и это не ошибка. Выражение неоднократно встречается еще в журнале Новикова «Живописец» за 1775 год. Но вот характерно: охотно прибегая к этому иносказанию, мы перестаем ощущать то нелепость. Аномальный фразеологический оборот как бы узаконился в нашей речи.
Когда французский писатель Поль Моран увидел, как перевел его сочинения на английский язык американский поэт Эзра Паунд, то он схватился за голову.
По тексту один из персонажей, входя в комнату, «приподнял портьеру». Американец, не задумываясь, перевел так: «Он вошел, неся на руках привратницу». Переводчик не сумел правильно перевести одинаково обозначающееся на письме во французском и английском слово portiere. Но если в английском это только «портьера», во французском еще и «привратница». Да еще и «самка с детенышами». Представляете, какую возможность упустил переводчик для сведения ситуации к полной бессмыслице: «Он вошел, неся на руках самку с детенышами»!
Если парижане после окончания войны в течение многих месяцев ели быстро черствеющий хлеб необычного желтого цвета, то этим они были обязаны не булочникам, а, как это ни странно, переводчику, недостаточно хорошо освоившемуся с американизмами. Специалист, которому было поручено сделать американцам значительный заказ пшеницы, употребил слово корн, что, верно, по-английски «зерно», но для американцев означает кукурузу.
Во время второй мировой войны в немецкой разведывательной службе допустили переводческий «промах», который имел серьезный отголосок в окружении Гитлера. Одна испанская подпольная торганизация объявила о скорой встрече Рузвельта с Черчиллем в Касабланке. Немцы, переведя дословно, получили — «Белый дом» (Каса бланка), и, таким образом, в нацистские верхи было передано, что британский премьер собирается в Вашингтон, в то время как он ехал в Африку, в марокканский город, Касабланку, (Эти сведения также почерпнуты из еженедельника «За рубежом».)
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
talochka78
